На развилке (Автор: Любовь Александрова)
Воскресное утро обещало хороший день. Отпуск подходил к концу, и напоследок я решила непременно побывать в лесу. Нынешняя осень радовала всех небывалым урожаем белых грибов. Подобный урожай, насколько я помню, был лет восемь назад, и я не простила бы себе, если бы не нашла время полюбоваться столь удивительным чудом природы.
Со своей компаньонкой мы вышли за околицу на восходе солнца, когда оно едва показалось из-за верхушек старого бора. Идти без поклажи было легко, дышалось свободно. На суглинистой дороге сверкали оставшиеся после вчерашнего дождя лужицы. Несколько раз поскользнувшись на них, я подумала, что нужно быть внимательнее на дороге. Это оказалось не так-то просто: вокруг было настолько обворожительно красиво, что взгляд устремлялся вперёд, к опушке леса, куда манила, ещё не утратившая яркости, осенняя цветовая гамма.
– Если сегодня день простоит – высохнет дорога, – подумала я, обходя очередную лужу.
Пройдя мимо озимых, мы спустились в овражистую местность. Ямы и бугры, сплошные колеи обходили тропинкой, вьющейся возле речки и выходящей к старому лесничеству. Было решено повернуть направо, по дороге, ведущей в деревню Липовка. Собственно, мне было всё равно, куда идти, лишь бы с проводником, поскольку лес я практически не знала.
По пути мы непринуждённо болтали о своём. Собеседница моя, местная женщина Альбина сорока восьми лет от роду, отличалась отменной памятью. Она знала все знаменательные и судьбоносные даты односельчан, она помнила, кто кому кем приходится чуть ли не до седьмого колена, кто чей сват и брат. Было такое ощущение, что в её голове всё это откладывалось, словно в памяти компьютера.
Альбина проворно ступала по лесной дороге, я же едва за ней успевала. Мне хотелось скорее углубиться в лес, но тоном, не терпящим возражений, она дала понять, что с краю хожено-перехожено, грибы все срезаны, надо идти дальше. Ну, дальше, так дальше, лишь бы не подвела больная нога.
Примерно через час ходьбы мы вышли к развилке. Слева располагался дубняк, рядом с ним – густой осинник, так называемые Медвежьи Гривы, где возвышения чередовались с болотистыми низинами, справа оставался сосняк. Моя спутница сообщила, что в детстве ей частенько приходилось бывать в этом месте – где-то совсем рядом некогда находилось поле с сеяными травами, которое сейчас, скорее всего, заросло молодыми сосёнками.
– Так сколько же мы прошагали? До Липовки шесть километров. Две трети пути преодолели, это километра четыре с лихвой будет. Вот это да! Не девчонки, такие расстояния пешим ходом преодолевать, – рассуждала я совсем недолго.
Белый гриб, красовавшийся метрах в трёх от меня, избавил начисто от каких бы то ни было сомнений и недовольств. Ядрёный, с царственно поднятой головой, он так и просился в руки. Прежде, чем срезать боровик, я несколько секунд любовалась им, опустившись на колени.
– Ну что, с почином тебя! – произнесла моя провожатая, скрываясь за соснами. – А ведь эту посадку я в юности сажала. Глянь, какие сосны выросли, не узнать. Лет тридцать пять прошло, не меньше…
К полудню солнце стояло над головами, наши корзины были наполнены отборными белыми грибами. Хороша добыча, только вот ноги гудели и поклажа тянула за плечи. Обратная дорога обещала быть нелёгкой.
Мы вышли к той же развилке, от которой начали свою грибную рыбалку. Рядом с дорогой возвышались два старых вековых дуба, третий дуб с корнем был выворочен из земли и лежал тут же, вдоль дороги.
– Может быть, передохнём, - предложила я.
Больная нога отекла и беспрестанно ныла. Хотелось снять резиновые сапоги и хотя бы несколько минут побыть без обуви. Не выходя на дорогу, я сняла с плеча корзину с грибами, сорвала несколько листов папоротника и собралась присесть на небольшой бугорок, который попался мне на глаза. Моя компаньонка тронула меня за плечо и каким-то вкрадчивым голосом произнесла:
– Постой, не садись сюда… это могилка…
– Как могилка? Чья могилка? – удивилась я, глядя на заросший лесной травой, едва приметный холмик.
Собеседница подошла к дубам, стоящим на возвышении и стала их пристально разглядывать:
– Да, следов уже не осталось… На стволе одного из них, некогда был вырезан крест. Время стёрло человеческие старания. Мама при жизни рассказывала, что в годы Великой Отечественной войны под Липовкой временно располагался лагерь заключённых, куда отправляли за совершение различных проступков. Совсем недалеко отсюда заключённые заготавливали лес, который в период судоходства на баржах сплавляли по Оке, а когда вставал лёд, вывозили до станции Чулково, а оттуда для нужд фронта на эшелонах отправляли по назначению. Мама на быках вытаскивала вырезки с лесозаготовок. Это сейчас ни одного действующего колхоза не осталось, а тогда ведь почти в каждой деревне свой колхоз был, и в каждом – табун лошадей. В начале войны самых сильных животных вывезли, остались слабые и старые. Вот и приходилось быков вместо лошадей запрягать. В основном женщины да девчонки молодые работали: и грузы доставляли, и пахали, и сеяли…
Так вот, в лагере работал молодой паренёк. Толком никто не знает, по какой причине он в нём оказался, вроде как под бомбёжку попал на фронте и бежал от пуль. Ещё он что-то со своим возрастом намудрил, вроде как приписал. В общем, забытая история. На лесоповале он сильно настыл на морозе. Лихорадило от высокой температуры, а лечения – никакого. Липовские женщины хотели его к себе забрать, может бы и выходили паренька, но им его не отдали. Болезнь прогрессировала, стало очевидно, что парень не выкарабкается. К больному вызвали мать. Ждал он её сильно, очень сильно ждал. Потом бредить стал, впал в кому. Мать не успела – похоронили его. До местных слух дошёл (кто хоронил проговорились), что паренёк без сознания был, но пульс ещё бился. Выходит, заживо похоронили. Не знаю, какая причина заставила это сделать. А через сутки мать прибыла… к свежей могилке сына…
А надзирателем за заключёнными был тут один, из местных, многие старожилы его помнят.
– Что, думаешь, он был причастен к тому, что паренька похоронили заживо? – мой мозг лихорадочно пытался переварить услышанное.
– Вряд ли. Он ведь на работах за ними приглядывал, чтоб не отлынивали, за дисциплиной следил. А приказы отдавались свыше. Заключённые и мосты через речки в нашей округе строили по приказу.
У нас местность лесистая. Тут, вблизи соседних деревушек, много всяких землянок в послевоенное время было обнаружено. Дезертиры, хоть и скрывались в лесах, но близ людских жилищ – кормиться надо было чем-то. Это только вдуматься надо, какое тяжелое время было…
– Про землянки я тоже слышала. Мой супруг разрабатывал делянку лет пять назад и наткнулся на одну из них.
– Были и в нашей деревеньке дезертиры. После войны был обнаружен целый тоннель, который выходил со двора одного из них на окраину деревни. А ведь деревенские догадывались: дочь его в подшитой обувке ходила. А кто подошьёт, если мужских рук в доме нет? Отсюда и пошли догадки.
– М-да… Знаешь, в ведь вскоре после войны родная тётя моего супруга, семнадцатилетняя Клавдия, погибла при разборке бараков, в которых жили те самые заключённые: на девушку обрушилась балка, - я припомнила давнюю трагедию, – А кто-то ещё знает об этой могилке заключённого?
– Конечно, знают. Многие наши деревенские знают, кто постарше. Я думала, что и не найду это место. Лес изменился за три с лишним десятка лет, совсем не тот, каким помню его в детстве. Здесь много лет назад лавочка стояла – липовские навещали могилку. Теперь вот забытое место, да и деревня опустела совсем. А могилке почти восемь десятков лет…
Услышанное произвело на меня сильное впечатление. Никогда бы не поверила, что мой поход за грибами обернётся такой историей. Лес сразу почудился не таким уж и дружелюбным, как несколько минут назад. Казалось, что откуда-то из-за сосен за нами наблюдают чьи-то глаза.
Несколько минут мы стояли молча, каждый в своих раздумьях, уносящих в суровые военные годы. Привал делать как-то расхотелось. Повесив на плечи корзинки, мы отправились в обратном направлении, ближе к дому. Я уже не обращала внимания на ноющие ноги и усталость – хотелось поскорее выйти из леса, будто это обещало выход из мрачных мыслей, опутывающих моё сознание.
Нас догнала, как нельзя кстати выехавшая со стороны Липовки, машина. Усевшись поудобнее в старенький УАЗик, я облегчённо вздохнула, а салон машины в мгновение заполнился грибным ароматом…
P.S. Прошло более полугода, а я всё чаще ловила себя на мысли о том, что вновь и вновь возвращаюсь к услышанному.
– А ведь это – история здешних мест, – думала я.
В ходе бесед с местными старожилами выяснилось, что за могилкой ухаживали женщины и из нашей деревни. Как-то сама собой возникла идея обозначить место захоронения молодого человека. Это был порыв души, милосердие. Я обратилась к индивидуальному предпринимателю, Александру Васильевичу, с просьбой изготовить дубовый крест на могилку.
Заручившись благословением отца Александра, настоятеля Храма иконы Казанской Божьей Матери в селе Фоминки, шестого августа две тысячи семнадцатого года, небольшой группой мы отправились к могилке заключённого.
Всё сложилось как нельзя лучше – егерь Алексей благополучно доставил нас к развилке дорог и чётко обозначил место захоронения. Он помнил, как прежде располагалась могилка, что было проверено по компасу. Вскоре был воздвигнут дубовый крест и сформирован могильный холмик.
Проехав несколько десятков метров в направление к деревне Липовка, мы резко завернули вправо, оказавшись на берегу озера Подборное. Большинство из присутствующих здесь никогда не были. Живописное место завораживало красотой и умиротворением. Совсем рядом виднелся берег Оки.
Расположившись за тесовым столом под навесом, все с большим вниманием прослушали мой рассказ «На развилке». Каждый поделился тем, что знает от своих родных о том, что происходило здесь в годы войны. Где-то в этих лесах были установлены зенитные установки, управляемые женщинами-зенитчицами. Фашистские самолёты летали чётко по курсу на Нижний Новгород. Один из домов в деревне Липовка сгорел от снаряда врага…
Возвратившись домой, я испытала чувство глубокого удовлетворения от содеянного. Как же велико было моё удивление, когда на нескольких фото над могильным холмиком от земли исходило свечение. Я, конечно, понимала, что явление это физическое, но почему именно на этом месте? Кто знает, кто знает…
На этом дело не закончилось. Отец Александр заказал табличку на крест, установленный на могилке заключённого. Имя паренька выяснить не удалось, поэтому на табличке значилось: «Упокой Господи душу усопшего раба твоего».
Накануне праздника Успения Пресвятой Богородицы отец Александр совершил отпевание и отслужил панихиду на могилке приснопамятного раба Божия, его же имя «весе» Господи.
Творить добро никогда не бывает поздно…
Автор: Любовь Александрова
Назад к списку
